Интepвью c peжиccepoм Дaниилoм Филиппoвичeм.

14 марта Театр им.Бестужева покажет премьеру по пьесе Генрика Ибсена «Пер Гюнт. Возвращение к себе» (16+). Одно из любимых у театральных постановщиков произведений получит новое прочтение в руках белорусского режиссера Даниила Филипповича.

В его творческой копилке, несмотря на молодость, более 45 спектаклей. На родине у Даниила «слава эксцентричного режиссера. Спектакли Филипповича могут быть мрачными, грубыми, громкими, но к ним никто не остается равнодушным» («АиФ в Беларуси»). Что ждет улан-удэнского зрителя, будет ли это возвращением к другой театральной эстетике и современному театру, каким будет Пер Гюнт в новой постановке, в чем актуальность пьесы, написанной 150 лет назад, узнали из первых уст.

– Даниил, как вы пришли в профессию?

– Все началось с личных дневников, которые я веду с шести лет после того, как умерла мама. Там мое отношение к жизни, любви, ненависти, предательству. Потом были танцы, музыкальная школа. Мне пророчили, что я буду балетмейстером, композитором. Потом я хотел быть юристом, ветеринаром, машинистом. Как-то в 14 лет шел по улице, дорогу перебегала собака, и ее чуть не задавило машиной. Я ее спас. Хозяйка подбежала ко мне, поблагодарила. Она работала билетером в театре Максима Горького и пригласила меня на спектакль. Я как-то скептически отнесся, помню этот спектакль «Единственный наследник». Что-то меня зацепило. Я понял, что есть что-то другое, кроме музыки, юриспруденции, танцев. Есть какое-то место, где все это объединяется.

Я начал ходить каждый день в театр, познакомился с артистами, вахтерами, начал проникать на репетиции, прогуливая школу. С одной из них меня даже выгнал режиссер Сергей Ковальчик. Потом я пришел к нему извиниться и говорил, что я тень этого театра. Долго хотел стать артистом, готовился, но на последнем экзамене мне сказали, что вам лучше на режиссуру. Потом был колледж искусств, который я окончил с красным дипломом, ГИТИС в Москве. Я выбрал мастера Михаила Захаровича Левитина и иногда, признаюсь, «бегал» к Роману Виктюку, потому что он меня позвал. Это две разные вообще величины, но я был любим и тем, и тем.

– Для вас режиссура – это возможность придумать свой мир?

– Для меня важнее открыть какой-то мир. Не мир автора, не мир режиссера, а какой-то другой. Иногда я говорю, что это все артисты сделали, я лишь с фонариком стоял. Моя задача их заразить, соблазнить, повести. Иногда я за ними, иногда они за мной, и из этого рождается спектакль.

– Для режиссера, которому нет 30, у вас в багаже большой список спектаклей.

– Я просто иду, иду к себе. Вот эта приписка в нашем спектакле «Возвращение к себе». Это ведь не только для театра, для артистов, это и про меня. Мы не Ибсена ставим. Я бы тогда просто написал «Пер Гюнт». Мне показалось, что этим я могу вернуть самого себя – эстетикой, мыслью, темой, которая поднимается. Мне она очень близка. Меня однажды спросили, как можно поставить столько спектаклей в таком возрасте. Я ничем другим, кроме театра, не занимаюсь. Порой кажется, что надо успокоиться. Но, извините за грубость, мне надо было набить руку, попробовать и это, и то, разные формы. Найти, где в этом я. Мне хочется надеяться, что это будет знаковый спектакль, который начнет мою историю в России.

– Как вы попали в Улан-Удэ?

– В какой-то момент понял, что для Беларуси я повторяюсь. Просто мне стало скучно, надо было куда-то двигаться. Я начал писать в различные театры, написал Соелме Баяртуевне Дагаевой, вашему министру культуры. Мы как-то сразу нашли общий язык, она меня пригласила. Я вижу, что она делает, мне очень нравится ее позиция, ее взгляд на театр. Я очень благодарен ей, что она поверила в меня.

– Почему «Пер Гюнт»?

– «Пер Гюнт» на меня производит колоссальное впечатление. Та тема и тот герой – он про каждого из нас. К чему мы идем, о чем думаем, говорим… Мы перестали замечать человека рядом. Нас словно в какую-то пелену ввели, и мы не видим ближнего, который нам указывает путь. Жизнь проходит, и в конце задаем вопрос: «Где я был? Жизнь прошла». А человек рядом, Сольвейг, «Здесь ты был. В душе, в сердце и в любви моей». Нам пророчат, что человека поработит искусственный интеллект, а мы уже превратились с роботов. А где человечность? Я вообще не понял, а где поворот головы к человеку, который рядом?

– Ваш Пер Гюнт какой?

– Это человек, который понял истину только в финале своей жизни. Чаще человек осознает ее за секунду до смерти. А я хочу сказать зрителю, что не надо ждать этой секунды. Вот сейчас выйдите после просмотра и просто поверните голову. Кто с вами рядом? Вы видите его глаза? Мы перестали задавать вопросы. В чем у тебя проблема? Мы всегда говорим: «У меня, у меня…». Сначала даже хотел назвать спектакль «Возвращение домой», потому что мы все родом из детства. В нем такая силища.

– Поэтому вам важна фигура матери?

– Да, она была такой силой, что, когда порвалась эта струна, Пер Гюнт не знает, как дальше жить. Некоторые режиссеры не придают значения ее образу. Я рано потерял маму, я знаю эти ощущения. Неважно, в каком ты возрасте. Это разрыв очень важных связей. И из-за этого внутри какие-то боли, недосказанность. Я до сих пор, приходя на ее могилу, понимаю, что что-то разорвалось, что-то недоговорено, что-то не сказано мне важного в этом мире. И никто мне этого больше не скажет.

– Чем еще будет интересен ваш спектакль

– Первый акт – это реальность, история, рассказанная от лица героя. А второй – от лица других людей, которые его окружали на этом пути. В первом акте сюжет будет развиваться линейно, события полностью сохранены. А второй… Мы с артистами думали, а была ли эта Африка, был ли сумасшедший дом? Может, это сон? Ибсен так и пишет. Но после смерти матери он скорее в бреду. Разорвана очень важная связь, Сольвейг не может заполнить утрату, она смиренно ждет, когда он выйдет из этого бреда. Пер видит свою историю глазами других людей. Это возможность попасть внутрь ближнего и посмотреть на самого себя.

– Вы будете рассказывать историю скорее современным театральным языком?

– Театр – мощная институция, когда ты в молчании говоришь, когда «бам», и тебя разрушили. Недавно написали: «Театр должен поучать» Вы чего? Нет, он должен меня вот так просто брать и внутри переделывать. Для чего покупать билет в театр, чтобы тебе пересказали сюжет? Зачем? Билет покупают совершенно для другого, чтобы тебе сделали «бам-бам-бам». Одна знаменитая актриса сказала: «Эстрада – это когда я к вам, а театр – это когда вы ко мне». Все! Вот это абсолютно верно.

Сегодня какое-то жесткое деление: вот это современный театр, а это классический. В действительности мы запутались в этой терминологии, и кто-то должен нас уже выпутать из этого. А то все превратилось в битву добра со злом. И те, и другие забрасывают друг друга камнями. А по обе стороны талантливые люди. И классический может быть интересен, и современный – неплохо, просто по-другому, другой язык. Зрители тоже все абсолютно разные. Должны быть все жанры, современные и несовременные формы, должно быть все самое лучше. Тогда это будет театр. И что это значит? Что ты разными, абсолютно разными путями пытаешься из человека сделать Человека.

– Как принял вас театр?

– В этом театре я чувствую его историю. Меня это место не выгоняет, оно дает силы. Значит, есть какая-то энергия. Она дает другому человеку, который пришел с открытым сердцем и душой понять, что давай, двигай.

– А как работается с артистами?

– Мне понравилась труппа, мощные ребята, которые держатся за свою театральную позицию. Меня это зацепило. Есть очень сильные артисты, есть командный дух. Они пробивают своей энергией, своим талантом. Мне бывает тяжело после репетиции с сильными актерами, как будто бы из меня они что-то достали и переложили к себе, какую-то очень важную мысль, которая от меня ушла. А на следующее утро актер делает то, что я хотел. Вот это – это хуже таланта, хуже гениальности, мне кажется, и это есть. Наверное, надо отдать должное прошлому режиссеру. Это энергия, с которой я еще не сталкивался в своей жизни. Я пытаюсь в ней разобраться. У них кстати стали исчезать вопросы, поймет ли зритель. Наверное, что-то произошло между нами.

– Вам нравится в Бурятии?

– Да, у меня папа азербайджанец, поэтому я не могу без солнца, а здесь его много. И, конечно, энергетика совершенно другие люди.

– У каждого режиссера есть сценический портфель, вы все поставили, что хотели?

– Все. Сейчас я захожу на территорию своих страхов и хочу поставить то, чего всегда боялся. «Пер Гюнт» в этом смысле тоже знаковый спектакль, хотя я его ставил. Этот – моя исповедь. Что-то происходит здесь сейчас… Мне, например, написали люди, с которыми я давно не общаюсь. Видимо, должен закрыть гештальты, чтобы начать другой путь.

Aвтop: Юлия Фeдocoвa

«Ариг Ус», 10.03.2024